Пятирублевый старт

Согласно легенде, сначала Савва Морозов работал ткачом на небольшой шелковой фабрике, питаясь за счет хозяина и получая пять рублей ассигнациями в год. Когда на Савву выпал жребий идти в солдаты, он, желая откупиться от рекрутчины, сделал крупный заем у фабриканта. Казалось, что избавиться от долга при таком заработке невозможно, но Савва перешел со своей семьей на сдельную оплату и выплатил заем в течение двух лет.

 

После такого успеха у Морозова появилась идея открыть свое дело, что он и сделал. Вложив пять рублей, которые предприниматель получил в приданое за женой, красильщицей Ульяной Афанасьевой, славившейся своим умением красить ткани, Савва купил в селе Зуево небольшую шелкоткацкую и красильную мастерскую. Он трудился в мастерской день и ночь, производя шелковые кружева, ленты, нанку, плис. Спрос на такие товары в Москве был необычайно высоким.

Успеху дела способствовало и то, что Савва был выдающимся… пешеходом. Он приносил свою работу в Москву в один день: выходил с рассветом, а к вечеру был уже в столице. Рассказывают, что после Отечественной войны 1812 года Савва Васильевич несколько лет носил из села Зуева за 100 верст в Москву на себе в котомке свои ажурные изделия и продавал их в домах именитых помещиков и вообще жителям столицы, накапливая, таким образом, капитал. Согласно этим рассказам, честность Саввы Васильевича и чистота его работы, а вместе с тем и прочность краски его ткацких изделий вскоре привели к тому, что скупщики, зная дни его приезда, выходили далеко по дороге к нему навстречу, чтобы перехватить выдающийся товар.

 

Но далеко не только качество отменного ходока позволило Савве выйти в люди. Он умел налаживать связи с крупными московскими купцами-перекупщиками. Торговал в Москве и другой продукцией, собирая ее у местных крестьян-кустарей; нередко задерживал оплату тем, у кого скупал товары, увеличивая тем самым свой капитал. Кроме того, окрестные крестьяне давали ему деньги на хранение. В голодные годы он вносил помещику денежный оброк за обедневших крестьян, который они были обязаны отработать, тем самым залезая в долги к Савве. Раздавал он и работу на дом. Все это позволило ему в кратчайшие сроки увеличить капитал. Если в 1797 году в его шелкоткацкой мастерской работал один ткацкий стан, то в 1811 году их насчитывалось уже 10, и вырабатывались шелковые кружева на сумму 1,2 тысячи рублей в год.

 

Успеху Морозова способствовала и война 1812 года с Наполеоном. После войны значительно вырос спрос на льняные и хлопчатобумажные изделия. В 1820 году фабрика Морозова насчитывала уже 20 станов, с 40 рабочими и оборотом до 5 тысяч рублей. Морозов частично перевел производство из села Зуево в местечко Никольское Владимирской губернии, где было положено начало знаменитой Никольской мануфактуре. Там Морозов впоследствии поставил паровые двигатели. Он был одним из первых русских предпринимателей-ткачей, кто сделал это. Фабрика была и в Москве – с 240 ручными станками с жаккардовыми машинами для выработки цветных узорчатых тканей.

 

В 1830 году Савва основал в Богородске небольшие красильную и отбельную фабрики, а также контору для приемки изделий. Эти заведения положили начало созданию бумажной мануфактуры, перешедшей потом к его второму сыну – Захару. Первый сын – главный помощник Морозова – Елисей Саввич после женитьбы также отделился и открыл рядом со своим отцом в Никольском маленькую красильную фабрику, ставшую впоследствии мануфактурой "Товарищества Морозова с сыновьями".

 

Савва Морозов организовал поставку из Англии новейшего текстильного оборудования и выписал оттуда мастеров для Никольской бумагопрядильной фабрики. Это стало отправной точкой для модернизации текстильной промышленности в Москве и за ее пределами. Тимофей Морозов, как помощник отца, не раз выезжал в Англию для изучения новейшей организации фабричного дела.

 

На мануфактуре выпускался товар высочайшего качества, что достигалось очень строгой приемкой, тщательной сортировкой (первый разбор, второй разбор). На качество товара влияли и вспомогательные производства. "Морозовский товар, – говорили современники, – можно было брать с закрытыми глазами: самые подозрительные и недоверчивые восточные люди к этому привыкли".

 

В 1842 году Морозовы становятся потомственными почетными гражданами. Однако, дожив до глубокой старости, Савва так и не смог выучиться русской грамоте. Все пятеро детей Саввы и Ульяны стали основателями нескольких фабричных династий, владеющих крупными фабриками в Московской, Владимирской и Тверской губерниях. Наиболее крупной была Никольская мануфактура в Орехово-Зуеве Владимирской губернии.

 

С выделом из состава общей фирмы сыновей – Елисея и Захара Савва Васильевич передал ведение делами своему младшему сыну Тимофею. Тимофей Саввич с 1850 года вплоть до своей смерти являлся единственным руководителем наследства Саввы Васильевича Морозова. Он усовершенствовал и расширил производство, благодаря чему Морозовы получили всероссийскую известность.

В лице Тимофея Саввича перед нами предстает во весь рост тип самодура. В дни приездов хозяина на фабрику на ней все трепетало, как перед грозой. Ценились лишь бессердечные и черствые исполнители воли хозяина. Тимофей, получивший дьячковское образование, не мог понять, что, делая упор на модернизацию фабрики, он бы достиг быстрее лучших результатов. Он больше верил в палку и кулак.

 

В начале 1880-х годов Тимофей повысил расценки на работы, но в то же время ввел систему штрафов, которые шли в пользу хозяина. "Распоряжения о том, за что и как штрафовать, – говорил на суде в 1885 году исправнейший исполнитель воли Тимофея Савича, А.И. Шорин, – всегда шли из Москвы; мало штрафуете – прогоню. При таких порядках в иной месяц у рабочих заработка могло не хватать на харчи... У самых хороших рабочих было штрафов до 15% суммы заработка".

Тимофей приглашал опытных русских и английских мастеров, для их подготовки учреждал стипендии при Императорском техническом училище, чтобы командировать молодых инженеров за границу. После этого Морозов сам же первый брал их к себе на фабрику.

 

В начале его предпринимательской деятельности, еще при жизни отца, главной фабрикой управлял английский инженер с пятью английскими специалистами, но позже Тимофей Морозов стал первым из фабрикантов, кто отказался от найма иностранных мастеров. Он принимал на работу отечественных молодых инженеров, которых стало выпускать техническое училище в Москве. Платил им неплохо.

 

Тимофей также первым начал делать ткацкие станки у себя на предприятии. Хотя первая сборка машин обошлась дороже, чем выписка их из Англии, с этого времени началось развитие отечественного текстильного машиностроения. При своей школе грамоты в 1880-х годах Тимофей yстраивает ткацкий класс. Однако этот класс, давший около десяти мастеров, был вскоре самим же основателем закрыт, так как многие окончившие его переходили на службу к конкурентам.

 

Тимофею Саввичу хотелось вывести производство Никольской фабрики на первое место в России. И ему удалось наладить выпуск качественной и дешевой продукции, которая завоевывала призы на международных выставках.

Тимофей Морозов посвящал себя и общественной деятельности. В 1866 году он избирался гласным Городской думы, в 1868 году – председателем Московского Биржевого комитета. Основал Московское отделение общества для содействия русской промышленности и торговле и руководил им. Входил в число учредителей двух банков, Акционерного общества Московско-Курской железной дороги. Активно участвовал в создании газеты "Москва". Пользуясь расположением министра финансов, Морозов от имени всего московского купечества ходатайствовал перед правительством о поддержке требований предпринимателей. Он первым в Российской империи получил титул "Господин Мануфактур-советник".

 

Председатель московского биржевого комитета Найденов почти через десять лет после смерти Морозова писал: "Тимофей Саввич Морозов отличался замечательной энергичностью в развитии хлопчатобумажного дела и довел производство принадлежавших ему фабрик до высокого положения и тех громадных размеров, какие оно имеет в настоящее время. Выделяясь по природному уму из той среды, из которой происходил, он хорошо понимал насущные современные потребности торговли и промышленности, содействовал распространению среди промышленного сословия и рабочего населения соответствующего тем потребностям образования, следил зорко за современными усовершенствованиями, многократно принимал меры к отысканию для сбыта русских произведений новых рынков путем сопряженного с пожертвованиями снаряжения экспедиций в сопредельные России части Азии и исследований положения торговли в странах Балканского полуострова".

Благополучно складывалась и личная жизнь Тимофея. В 1848 года он женился на дочери состоятельного московского купца-старообрядца Симонова, владевшего фабриками и домами в Москве (в приданое за дочерью Симонов отдал бумагопрядильную фабрику). Мария была также наследницей миллионеров Рахмановых и Солдатенковых. Тимофей Саввич ни одно серьезное решение не принимал, не посоветовавшись со своей женой, как он называл ее, душечкой. Так, по ее совету он преобразовал в 1873 году торговый дом в паевое товарищество Никольской мануфактуры, в котором из 5000 паев 3462 пая принадлежали Тимофею Морозову, а 1095 паев – его жене. Благодаря созданию товарищества появился дополнительный капитал для развития морозовского предприятия.

 

Морозовы имели большой особняк в Москве – двухэтажный дом с мезонином, с 20 комнатами, зимней оранжереей, молельней. Дом окружал обширный сад с беседками и цветниками. Семье Тимофея Морозова принадлежала также большая усадьба во Владимирской губернии, недалеко от Орехово-Зуева, и Мисхорская дача в Крыму.

 

Однако, как уже говорилось выше, при всех своих положительных чертах Тимофей Морозов относился к когорте купцов-самодуров, не терпящих возражений. Платил хозяин хорошо, жильем обеспечивал. Однако никогда не предлагал присесть никому из тех, кто ежедневно докладывал ему в директорском кабинете, сколько бы долго (час, два) ни продолжался доклад.

С установлением железнодорожного сообщения Морозовы открыли торговые конторы, магазины розничной и оптовой торговли во всех крупных городах России, а также в Иране, Монголии и Китае.

 

Широкий ассортимент, дешевизна и добротность тканей обеспечивали постоянный спрос на них. Дорогие бархаты и вельвет, дешевые нарядные ситцы успешно раскупались в Москве, Петербурге и по всей России.

Добившись высочайшего качества тканей – молескина, карузета, трико, камлота, ситца и других сортов, – Морозовы создали такой обширный круг покупателей, что даже в годы кризисов морозовские предприятия оставались на плаву. Чтобы не зависеть от импортного сырья, фабриканты скупили в Средней Азии земельные участки под хлопковые плантации.

 

С 1873 году Никольская мануфактура действовала как паевое предприятие, но акционирование было фиктивным: Mopoзовым принадлежало более чем 90 процентов паев. Тем не менее, рамки приличия соблюдались: во главе мануфактуры стояло правление (в него входили 7 директоров), избираемое общим собранием пайщиков. Из числа директоров выбирался, в свою очередь, директор-распорядитель. Каждый акционер имел право присутствовать на собраниях, однако принимать решения по делам фирмы могли лишь те, кто владел не менее чем 10 паями (10 паев давали один голос, 100 паев – пять голосов).

В записке жандармского отделения, составленной в 1874 году, сообщалось: "Хозяева этих фабрик [Никольской мануфактуры Морозовых] притесняют и эксплуатируют рабочих сильнейшим образом, вследствие чего на этих фабриках уже несколько раз начинались беспорядки, кончавшиеся до сих пор без серьезных последствий благодаря тому, что рабочие ни разу не действовали сообща, и одновременно необходимо заметить, что местная полиция не только на стороне Морозовых, но даже находится в полной от них зависимости, о чем рабочие хорошо знают и нисколько не доверяют местным властям".

 

Впоследствии ситуация накалилась еще больше. Управляющими, мастерами, другими служащими на морозовских фабриках назначались только верные Морозову люди. Жизнь фабричного рабочего немногим отличалась от положения бывшего крепостного. Рабочие называли Тимофея колдуном и вампиром, на которого нет управы.

 

Заработная плата на Никольской мануфактуре, начиная с 1882 года, постоянно уменьшалась: с 1882 по 1884 год было 5 снижений, доходивших у отдельных рабочих до половины заработка. Свирепствовали штрафы.

 

Справедливости ради надо отметить, что хозяин все-таки проявлял заботу о тружениках своей фабрики. С 1870 года при мануфактуре существовали аптека, больница со всеми необходимыми хирургическими инструментами, а также родовспомогательное отделение на 8 мест, колыбельная для 36 младенцев. Было и народное училище для детей, и учебные мастерские, библиотека на 6460 томов, богадельня для престарелых. Содержание в этих учреждениях осуществлялось за счет фирмы.

 

Кроме того, при фабрике были скотный и конный дворы, пекарня, квасная (квас для рабочих фабрики был также бесплатным). По желанию каждый из работников мог устроить свой огород.

Однако поводов для недовольства своим социальным положением у рабочих фабрики было куда больше. Обиды на хозяина, копившиеся годами, в один момент выплеснулись в забастовку. Так, 7 января 1885 года было объявлено рабочим днем, хотя ранее этот день был всегда выходным. Рабочим некуда было деваться – они вышли на смену, но несколько подростков, подстрекаемые революционерами, отключили свет, и вся фабрика остановилась. Толпа из тысяч работников направилась к поселку. Некоторые, подогрев себя спиртным, устроили погром: в домах служащих выбивали стекла, из окон выбрасывали мебель, вещи. Бунтарей арестовали. Вызвали в суд и Тимофея Саввича, давать показания.

 

Вот как говорил об этом времени сын Тимофея Морозова: "...скуповат был родитель и суетлив не в меру, на этом и сорвался... заморил рабочих штрафами, а они ему забастовку. После этой стачки порядочные люди перестали со мной здороваться, а в народе распевают зазорные песни... Старик испугался. До тех пор в России настоящих стачек не бывало. А тут еще суд нарядили. Судили, конечно, не отца, а забастовщиков, но адвокаты так ловко дело повернули, что настоящим-то подсудимым оказался отец. Вызвали его давать показания. Зала полнешенька народу. В бинокли на него смотрят, как в цирке... Кричат: "Изверг!", "Кровосос!". Растерялся родитель. Пошел на свидетельское место, засуетился, запнулся на гладком паркете – и затылком об пол. И, как нарочно, перед самой скамьей подсудимых!.. Такой в зале поднялся глум, что председателю пришлось прервать заседание. Приехал отец из суда – и прямо в постель. Целый месяц пролежал в горячке. Встал совсем другим человеком: состарился, озлобился, о фабрике и слышать не хочет. Продать ее, а деньги в банк – там спокойнее и никаких рабочих! Кабы не матушка моя, Марья Федоровна, быть бы мне теперь банкиром! Она его уговорила составить из родственников паевое товарищество, а директором назначить меня!".

 

Тимофей Саввич долго не мог оправиться от тяжелого удара. Хотя зачинщики были высланы из Орехово-Зуева по этапу, бастовавшие рабочие были оправданы судом присяжных. Истинным виновником забастовки был признан сам Тимофей Морозов.

 

Для того чтобы реабилитировать свое имя, Морозовы изменили прежние порядки на фабрике: резко сократили штрафы, повысили заработную плату, ввели наградные, назначили новых управляющих, стали строить новые дома для рабочих, школы, больницы...

 

Организатором этих новых дел стал сын Тимофея Саввича – Савва Морозов. По решению правления Товарищества Никольской мануфактуры старый хозяин передал бразды правления и пост директора недавнему выпускнику Московского университета, двадцатилетнему Савве, обучавшемуся в Манчестере и Кембридже.

Однако впоследствии деспотическая обстановка в семье и наследственность тяжело сказывались на детях. С Марией Федоровной Симоновой пришли в морозовскую семью азиатские черты лица (ее предки происходили из казанских татар) и предрасположенность к психическим заболеваниям. Неслучайно Саша, старшая дочь, потеряла рассудок и наложила на себя руки. Сашин сын оказался на пороге желтого дома почти одновременно со своей матерью.

 

Чудила и сама Мария Федоровна, необычайно религиозная и жестокая женщина. С годами ее религиозность приобретала все более фанатичный характер. Она, занимая со своими приживалками особняк в 20 комнат, не проводила в дом электричество. Боясь простудиться, Морозова не мылась горячей водой с мылом, а протирала тело одеколоном. Однако по отношению к своим потомкам Мария Федоровна была щедра: каждому, кто подходил к бабушкиной ручке, полагалась золотая монета в 15 целковых. По мере возможностей делала пожертвования. Так, она перечислила 125 тысяч рублей на постройку здания для лаборатории механической технологии волокнистых веществ при Московском техническом училище.

 

Много неприятностей доставлял Тимофею Морозову его строптивый сын, которого он называл бизоном. Для того чтобы перестроить производство, тому требовалось немало денег, а Тимофей дрожал над каждой копейкой. Он топал на него ногами, называл социалистом или гладил по голове, приговаривая: "Эх, Саввушка, сломишь ты себе шею!"

 

Пришлось Тимофею Морозову смириться и с женитьбой сына на безродной Зинаиде Григорьевне Зиминой. После стачки на фабрике это был второй удар по его непоколебимому авторитету в купеческой среде. Фамилию Морозовых склоняли по всей России. После одного крупного разговора с сыном Тимофея Саввича хватил первый удар. Оправившись от него, фабрикант навсегда уехал из своей усадьбы, расположенной неподалеку от Никольской мануфактуры, в крымское поместье в Мисхоре. Но прожил там недолго, и на 67 году жизни скончался.