Его имя всегда вызывало много толков и пересудов. О нем судачили современники,
обсуждают его и теперь – восхищаются, осуждают. Слишком уж яркая личность. Добился
многого, и не везением, а собственным трудом. Каторжным трудом, если быть точным.
К деньгам относился снисходительно – не более того. Может, именно поэтому у него
их было очень много.
Из деревни – в литературную элиту
Начало жизни – это быт крестьянской семьи, 9 сестер и братьев, чай – по праздникам,
обувка – тоже. Потом учеба в Кадетском корпусе и смех товарищей над деревенский
говором: остальные ребята уже в совершенстве владели французским. "Единственная
книга, которая была у нас – это Евангелие на русском языке… – вспоминал Суворин
в своих дневниках. – До 14 лет я не читал ни одной детской книжки и не знал об
их существовании. До 14 лет не имел понятия о том, что такое театр. Пушкин мне
попался в руки, когда мне было лет 15. О газете и журнале я узнал гораздо позже".
Отец Алексея был государственным крестьянином, дослужившимся до чина капитана.
Сначала Суворин-младший пошел по стопам отца: выучился в Кадетском корпусе и в
специальных классах Дворянского полка, но потом служить не стал. Хотел продолжить
обучение в университете, но средств не оказалось, и пришлось вернуться домой,
учительствовать. Одно время он преподавал в провинциальной гимназии (географию)
и вместе с тем активно подвизался на литературном поприще – печатался в различных
журналах. В то время Суворин слыл за либерального публициста, и его статьи печатали
демократические издания, в том числе известный в те годы журнал "Современник".
Приехав в Москву, он завел множество знакомств в литературном мире. Круг этих
знакомств был впечатляюще серьезен: Лесков, Плещеев, Лев Толстой, Островский,
Некрасов, Аксаков, Тургенев и многие другие. Суворин пишет повести, рассказы и
параллельно активно публикуется в газетах и журналах. В своих публикациях он осуждал
казнокрадство, взяточничество и произвол полиции.
Турецкие страсти
В начале 1870-х годов Суворин работал в либеральной газете "Санкт-Петербургские
ведомости", где выступал с фельетонными обозрениями "Недельные очерки и картинки"
под псевдонимом Незнакомец. Бойкому журналисту хорошо платили, и это позволило
ему обзавестись капиталом и начать собственное дело.
А в 1867 году в Петербурге была основана либеральная газета "Новое время". Владелец
газеты не сумел сделать ее популярной. Она переходила из рук в руки, пока, наконец,
ее не приобрел Суворин. Отныне его имя в русской истории всегда будет связано
с "Новым временем". Поначалу он повел газету в либеральном духе. Многие русские
писатели, ученые, публицисты, знавшие Суворина по его выступлениям в печати как
защитника "униженных" и "оскорбленных", охотно соглашались сотрудничать. Газета
"Новое время", контора которой расположилась на Невском проспекте, вскоре приобрела
известность, тираж ее увеличился, и она стала приносить издателю доход.
Алексей Сергеевич приступил к работе в своей газете как раз тогда, когда разразилась
русско-турецкая война. Он сразу же отправляется в эпицентр военных действий, его
корреспонденции снискали популярность и его газете: живо, образно, с болью за
судьбы славянства, считая славянский вопрос русским вопросом и связывая освобождение
славян с освобождением России, – так передавалось им главное содержание того,
что происходило.
При "Новом времени" создаются славянские комитеты, фонды помощи славянам, бьет
ключом энергия издателя. Патетика призывов к России выполнить свою историческую
миссию освобождения славян была созвучна настроению всего российского общества.
Газета быстро набирала обороты, как из-за своей мобильности, умело подхватывая
звучащее у всех на устах, так и из-за хлестких фельетонов и передовиц. Как выразился
один современник, провидение, похоже, специально подготовило эту войну для "Нового
времени" – к концу войны эта газета стала одним из самых распространенных периодических
изданий в империи.
Кадровый нюх
Суворин, бойкий газетчик, имел нечто большее в своей предприимчивой натуре, чем
только журналистский нюх. Инициативность, любовь к нововведениям, умение "сделать"
журналиста, чутье на "газетного" человека – вот его качества как редактора. Один
из его сотрудников писал, что главным талантом его была "особенная способность
или искусство делать журналистов. Именно делать, а не только отыскивать". И далее
продолжал: "Теперь каждый гимназист четвертого класса искренне уверен, что он
может писать что угодно и о чем угодно. Теперь каждый помощник провизора, … или
товарищ Иван из рабочей среды, … или вообще кто угодно – глубоко и вполне чистосердечно
убеждены, что они могут не только писать статьи, но и редактировать газету".
Суворин считал, что настоящий редактор не должен покидать газету ни на минуту,
что дверь редакторского кабинета должна быть всегда для всех открыта. И действительно,
все, что приходило в редакцию, – непременно внимательно прочитывалось. Более того,
был принят хороший литературный стиль (это шло от Суворина), и все тщательно правилось
перед набором. Случались и курьезы: однажды, придя вечером в редакцию, Алексей
Сергеевич видит, что нахмуренный субредактор Россаловский исправляет какую-то
заметку. Суворин наклоняется, смотрит, и вдруг на всю редакцию раздается: "Послушайте,
голубчик Россаловский, Вы лучше бросьте. Ведь Лев Толстой, ей-богу, лучше нас
пишет".
Суворин испытывал журналистский азарт к литературным новостям, слухам и скандалам.
В нем одновременно уживались хороший литературный вкус, – это отмечали все, даже
недоброжелатели, – и страсть к скандальному факту из литературных кулуаров.
Финансовая и организаторская сторона издательской деятельности была крайне сложной.
Но Суворин держался блестяще. Свое газетное предприятие он поставил на широкую
ногу, ориентируясь на опыт западных предпринимателей. Одним из первых в России
он стал помещать в газете иллюстрации.
Необходимость все время следить за подпиской, держать нос по ветру, умение определить
читательский интерес раньше его рождения – вот что стало залогом популярности
"Нового времени". Набравшая 15 тысяч подписчиков в годы русско-турецкой войны,
газета неизменно держала в лучшие свои годы 35 тысяч. Это был сумасшедший тираж
для того времени.
Подмоченная репутация
Занимаясь журналистикой, Суворин понял, что в пореформенной России одним из самых
прибыльных занятий становилось книжное дело. Как-то он даже высказал такую мысль:
"Будь у меня капитал, я бы наводнил книжный рынок огромным количеством книг. Странно,
что у нас капитал так равнодушен к книжным предприятиям; ведь теперь после освобождения
крестьян для русской книги открывается огромное поле".
Полученный от "Нового времени" доход Суворин решил направить на издание книг.
В 1877 году, год спустя после перехода газеты в его руки, он купил типографию.
Прошло несколько лет, и в типографии Суворина работали уже сотни рабочих, при
ней открылась специальная школа типографского дела. Имел Суворин и собственные
книжные магазины на Невском проспекте.
Богатея на издательском и книготорговом поприще, бывший либерал начал менять
свои убеждения. Это сказалось, прежде всего, на содержании газеты, которая постепенно
превращалась в типично правобуржуазный орган, в беспринципное издание, в "чего
изволите?", как язвительно выразился Салтыков-Щедрин, одаривший также Суворина
ехидной кличкой "Молчалин".
От издателя "Нового времени" отвернулись вскоре все те писатели, которые раньше
охотно печатались в его газете. Быть "суворинцем", "нововременцем" стало неприлично,
позорно. С Сувориным сотрудничали лишь лихие борзописцы, наподобие журналиста
В.П. Буренина, о котором в литературных кругах язвили:
Бежит по улице собака,
идет Буренин, тих и мил.
Смотри, городовой, однако,
чтоб он ее не укусил.
Однако при всей своей внешней беспринципности Суворин в глубине души ко многим
явлениям российской действительности относился критически. Об этом, в частности,
свидетельствует такая запись в его дневнике: "Какие тяжелые условия печати!..
Только похвалы печатаешь с легким сердцем, а чуть тронешь этих "государственных
людей", которые, в сущности, – государственные недоноски и дегенераты, и начинаешь
вилять, и злиться в душе на себя и на свое холопство, которое нет возможности
скинуть".
Неуемная энергия
"Кто поставлен был в такие тиски, как современный журналист, тот едва ли выйдет
сух из воды, – писал Суворин художнику Крамскому. – Провинность я за собой чувствую,
как журналист, но если я удостоюсь того, что моя деятельность будет когда-нибудь
оценена беспристрастно, то я уверен, что в результате будет плюс.
Как издатель, я оставлю прекрасное имя. Да, прямо так и говорю. Ни одного пятна.
Я издал много, я никого не эксплуатировал, никого не жал, напротив, делал все,
что может делать хороший хозяин относительно своих сотрудников и рабочих… Есть
огромное дело, которое выросло до миллионного оборота, но я до сих пор не знал
никакого развлечения, никаких наслаждений, кроме труда самого каторжного. Расчетлив
я никогда не был, на деньги никогда не смотрел, как на вещь, стоящую внимания…
Никому другому, кроме Вас, я бы этого не написал. Если в моем сердце есть частица
добра, она должна быть и в физиономии".
Крамской был хорошо знаком с Сувориным и дважды, с разрывом в десять лет, писал
его портреты. Талантливый художник четко уловил в этой натуре изменчивость, живость
и лукавство, переходящее в хитрость. И, конечно, энергия, неуемная энергия провинции.
"Очень русское было у него лицо…, русское мужицкое лицо…, – писала Зинаида Гиппиус.
– Не то что грубое, и сказать, что в Суворине оставалась мужиковатость, – никак
нельзя. Но неуловимая хитринка сидела в нем; и черты, и весь облик его – именно
облик умного и хитрого русского мужика".
Дружба великих
От своей любви к столоначальникам Суворин не отказывался. Но, вместе с тем, мог,
например, плюнуть на все и идти за гробом Чехова, нежно и искренне им любимого.
С Чеховым у Суворина сложились особенно трогательные отношения. В течение жизни
они много переписывались, и Чехов откровенно высказывался в письмах обо всем,
что делал и писал Алексей Сергеевич, о его пьесах. Чехов считал, что жизненного
материала и чувства слова у Суворина хватит и на роман, и всячески советовал написать
ему крупную вещь.
Суворин поддерживал своего товарища в финансовых неурядицах, как, впрочем, и
многих других литераторов. Он одним из первых угадал в Чехове крупную величину
в литературном мире и начал печатать его рассказы на страницах "Нового времени".
И даже в то время, когда Чехов был не согласен с позицией газеты (в период "подобострастия"),
он писал Суворину: "У деловых людей есть поговорка: живи – дерись, расходись –
мирись. Мы расходимся мирно, но жили тоже очень мирно, и, кажется, за все время,
пока печатались у Вас мои книжки, у нас не было ни одного недоразумения. А ведь
большие дела делали".
Страстный собиратель книг, Суворин сумел создать у себя хорошую библиотеку. Многие
писатели пользовались ею (и, конечно же, Чехов), и он никогда не отказывал в нужной
книге любому.
Для Антона Павловича Суворин был исключительно интересным собеседником, и неспроста.
Необыкновенная начитанность, интерес к литературной и театральной деятельности,
философский склад ума не могли не привлекать к себе. Но при этом он всегда отделял
Суворина-газетчика от Суворина-литератора и Суворина-издателя, делающего для России
великое дело.
Чехов ценил в своем друге либеральное направление и умение возбуждать общественное
мнение, слушать его пульс, но умение угодить власть предержащим редко находило
в нем отклик, о чем он и отзывался в письмах честно и нелицеприятно: "Либеральное
вам всегда чрезвычайно удается, а когда пытаетесь проводить какие-нибудь консервативные
выражения (вроде "к подножию трона"), то напоминаете тысячепудовый колокол, в
котором есть трещина, производящая фальшивый звук".
После смерти Чехова Суворин, будучи уже стариком, по мере сил не оставлял его
семью. Так, в его агентстве некоторое время работал управляющим брат Антона Павловича,
успешно справлявшийся с запутанными финансовыми делами конторы.
Новатор книжного бизнеса
Именно благодаря умело организованному типографскому производству удалось Суворину
не только печатать свою газету с приложениями, но и приступить к выпуску книг,
что позволило потом назвать его "Наполеоном книжного и издательского дела России".
Первым книжным изданием Суворина стал составленный им лично легендарный "Русский
календарь".
Подлинная слава издателя пришла к Суворину в 1880-х, после предпринятого им издания
общедоступной серии "Дешевая библиотека". Ничего подобного русский читатель ранее
не знал: книжки карманного формата, в 1/64 долю листа, в твердых коленкоровых
или картонных с бумажной оклейкой переплетах – коричневых, зеленых, красных, синих
– стоили не дороже 40 копеек и печатались большими по тем временам тиражами. Это
были сочинения русских, иностранных писателей или античных классиков. С начала
выпуска серии (1879) и по 1912 год (год смерти Суворина) в свет вышло около 500
названий книг общим тиражом более миллиона экземпляров. Именно "Дешевая библиотека"
приносила Суворину основной доход, позволяя реализовывать и другие издательские
проекты.
Книжная лихорадка
В 1887 году в этой серии вышел "дешевый" Пушкин: огромный тираж десяти компактных
томиков разошелся моментально. Еще с ночи у дверей книжных магазинов "Нового времени"
на Невском проспекте и в других районах Петербурга выстраивались огромные очереди,
вызывавшие удивление идущих утром на работу граждан. Это знаменательное событие
попало даже на страницы газет: "Такого дня не было никогда.
Книжный магазин... подвергся решительной осаде. Несмотря на то, что приняты были
меры, усилен состав приказчиков, экземпляры запакованы были заранее, толпа сказалась
в этом случае как хорошими своими, так и дурными сторонами. Еще до открытия магазина
стояла толпа, с минуты на минуту она увеличивалась. Магазин был битком набит,
что привело к серьезной давке. Приказчики и артельщики сбивались с ног. Некоторые
покупатели влезали на столы, забирались за прилавки, сами хватали сдачу. К 11
часам магазин представлял картину разрушения – в углах, за прилавками, были беспорядочно
нагромождены груды различных книг, которых не успели вовремя прибрать с прилавка,
разломана мебель и повержена на пол, конторка с кассой опрокинута, конторские
книги измяты и растоптаны..."
Такого ажиотажа, пожалуй, не помнят даже советские прилавки. С помощью полиции
магазин удалось закрыть, и публику стали пускать частями, в очередь. Покупатели
входили уже с заранее зажатыми в кулаках деньгами. Их прямо совали в карманы артельщикам,
брали, что нужно, и уходили, пробираясь через толпу... В полдень все 6000 экземпляров,
приготовленные на этот день, были проданы. Суворинских "Сочинений Пушкина" в Петербурге
и других местах за один день продали почти 10000 экземпляров. Такого факта не
было еще никогда с самого начала русской книжной торговли.
Мертвые гонораров не берут
Как расчетливый делец, Суворин предпочитал издавать сочинения давно умерших авторов,
чьи наследники уже не могли претендовать на гонорар. Это был прекрасный повод
для злословия. Недоброжелатели поговаривали, что Суворин "наживается на покойниках".
Так было и в случае с Пушкиным. В 1887 году исполнилось 50 лет со дня трагической
гибели поэта, одновременно истекал и срок авторского права. Вот и славненько!
Суворин учел это и первым выпустил массовое издание сочинений Пушкина. Как расходились
эти книжечки, описано выше.
Справедливости ради надо отметить еще один факт. Французские газеты того времени
писали, что "это дешевое издание не дает прибыли: это роскошь, которую позволяет
себе издатель-патриот". А то, что Суворин был самым настоящим патриотом, – в этом
нет сомнения.
Пользовались успехом подарочные издания Суворина, книги по искусству: "История
Петра Великого", "Императорский Эрмитаж", "Антоний Ван Дейк" и другие. К числу
заслуг Суворина можно отнести начало издания ежегодных справочных адресных книг
"Вся Россия", "Весь Петербург", "Вся Москва" – они стали серьезным подспорьем
деловым людям.
Известный библиофил и знаток книги, Суворин впервые в России начал печатать факсимильные
издания книжных раритетов. Так, в 1888 году он выпустил факсимильное воспроизведение
первого издания "Путешествия из Петербурга в Москву" – книги, почти 100 лет находившейся
под запретом. Издание предназначалось исключительно "для знатоков и любителей",
тираж составил 100 экземпляров стоимостью – в зависимости от формата и бумаги
– от 25 до 60 рублей. Другое малотиражное издание – богато иллюстрированная "История
Петра Великого" Брикнера – была напечатана всего в 60 экземплярах. Книжные гурманы
остались довольны.
Маркетинговые ходы
Господин Суворин, если выражаться современным языком, активно использовал маркетинговые
находки. Так, некоторые из своих изданий он выпускал в двух вариантах: большим
тиражом для массового читателя, и малым тиражом – подарочный вариант, в изящном
оформлении, на роскошной бумаге, рассчитанный на библиофилов. В таком виде издавались
даже полные собрания сочинений, например, того же самого Пушкина. В массовом издании
они стоили полтора рубля, а в библиофильском варианте – от 20 до 100 рублей.
Суворин был самым крупным среди книжных миллионеров. В начале XX века ему принадлежали
шесть магазинов в Петербурге и других городах. Главный столичный магазин разместился
на Невском проспекте, 40.
В 1903 году в Петербурге им было основано "Контрагентство А.С. Суворина и К",
которое вскоре стало полным монополистом по продаже печатных изданий на транспорте.
Не существовало в России такой пристани или станции железной дороги, где не было
бы киоска "Нового времени", торговавшего книгами и периодическими изданиями. Всего
по России их насчитывалась 1600 (!).
Алексею Сергеевичу было уже под 80, когда он скончался. До революции он, к счастью,
не дожил. Через пять лет, в 1917 году, "Контрагентство А.С. Суворина и К" было
национализировано и объявлено собственностью новоиспеченной республики.
